А мы пошли к себе. По дороге зашли в магазин. В магазине был очередной "захыснык" и продавщица демонстративно нас не замечала. Это что-то новое - раньше она радостно кидалась с нами здороваться. Соседи же. Захыснык ушел и она, засияв улыбкой, повернулась к нам:
-Здрааавствуйте! На побывку? Я уж при нем не стала на русском... (я после одной истории, произошедшей со мной на 4 курсе, с демонстративно украиноязычными разговариваю только по русски. Я тогда хорошо поняла, какой язык они понимают всегда и везде. Впрочем и с недемонстративными я предпочитаю говорить по русски, на украинском у меня жуткий акцент, над которым всегда смеялась мама, и я его стесняюсь)
-Что - спрашиваю я, - так жмут?
-Та ну их... Как у вас?
Я задумываюсь и отвечаю не сразу:
-В целом - лучше, чем могло быть. По крайней мере, чисто и дороги чинят.
-Ну и хорошо, ну и слава богу, еще бы стрелять перестали - радостно приговаривает продавщица.-Вы надолго? Что вам дать?
Подходить к дому после долгой разлуки страшновато. Но, вроде, все цело.
У входа нас встречает большой куст вот такого счастья:
Чуть начал сыпаться бетон на крыльце, но пока еще постоит.
Конечно, трава выше колена, розы пробиваются прямо сквозь накрывшую их землю - опять придется отгребать пальцами, виноград высовывает листья прямо из-под агроткани, в которую закутан, это что ж будет на прикопанном?
Во дворе - огромный бутон на сильно скруглившемся древовидном пионе. И рядом второй, поменьше. Интересно, он успеет распуститься до отъезда? Я еще ни разу не видела, как он цветет.
Тюльпаны... Все махровые исчезли, и мой любимый пломбир - тоже. Видимо, не перенесли зимы.
Но все другие - живы и радуются
С сирени прошлось согнать жуков - жрут цветы, негодяи, а когда их ловишь - жутко воняют.
Самшит жив и растет.
Муж уже вышел в сад, над чем-то смеется, я прохожу заросли вишенья и столбенею: в саду не осталось ни одного саженца. исчезло практически все, что было посажено за годы войны. Остались только две большие сливы, недоукраденная в прошлом году яблонька - ее срубили лопатой, но она дала отростки над прививкой, теперь это две веточки над крохотным пеньком, которые не соблазнили воров. Украли мою красавицу черешню, чкалова, - в этом году она должна была начать плодоносить. Теперь уж ей никогда не дать плодов - пятилетняя черешня не вынесет пересадки. Исчезли все яблони и груши, младшая слива-угорка. Я растерянно брожу над бывшими приствольными кругами, как будто надеюсь найти их жильцов... Муж стоит посреди сада, опустив руки и уговаривает меня:
-Только не плачь, не плачь, мы новые посадим.
-Что новые, - я честно стараюсь не реветь, - сколько же лет их теперь ждать.
И две розы украли. Одну - огромную бело-розовую красавицу и вторую - обычную городскую донецкую красную розу, ничем не примечательную.
Муж осматривает гарь - устроили пожар, сожгли сухие ветки, изображавшие границу участка.
Мимо идет мужик, внимательно глядя в нашу сторону, идет медленно, явно рассматривает, что у нас происходит.
-Что - говорю я, - пришел посмотреть, чего еще украсть?
-А я шо, я ничего, я тут хожу редко, тут так горело, так горело...
-Так чего ж не тушил? - злюсь я.
-А я шо, я тут редко хожу.
Учитывая, что наш дом почти на перекрестке, и пройти к остановке не мимо него невозможно - я мужику не верю. Тут ходят все, кто живет выше по дороге. Потом оказалось, что этого соседа не раз замечали на моем орехе. Так что зря меня муж остановил. Я бы его дожала, признался бы, куда мои деревья дел. Или рассказал бы, кто их украл.
Честь деревьев явно украли еще осенью - ямы полностью замыло. Вот какой смысл? Мы уехали уже после начала заморозков, какой смысл было сажать краденое в мерзлую землю? От остальных ямы пришлось закапывать.
Я весь день кручусь во дворе, стараясь не выходить в сад. К вечеру не выдерживаю, иду окапывать и обрезать оставшихся.
К друзьям возвращаемся уже в сумерках. Возле памятника красноармейцам, погибшим в Великую Отечественную, лежат несколько букетов тюльпанов. В прошлом году живых цветов там не было. В этом каждый день появлялись свежие букеты. Под расположение "захысныкив" захватили уже всю площадь, огородились сбитыми из сосновых бревен козлами, обмотанными колючей проволокой, обложились мешками, поставили БМП. Муж старается побыстрее утащить меня, быстрее не получается - брусчатку клали еще немцы до революции, идти по ее торчащим из земли ребрам очень больно, а я устала до невозможности. Хорошо, что друзья сделали дом. Душ - незаменимая полезная вещь. Приставляя больную ногу, взбираюсь на второй этаж, 18 ступенек. Уххх. Потом же придется еще спускаться к ужину. Но сначала надо поработать, сдачу текста никто не отменял, хоть я и выпросила дополнительных два дня на дорогу.
Ночью поют соловьи, а под утро было слышно несколько тяжелых бахов - это из Дзержинска стреляли по Горловке. Это слышно практически каждый день, местные не реагируют...
Journal information